Содержание:
- "Машинописный зубовный скрежет…"
- "Нас пугают, а нам не страшно…"
- "Только если слезами полито…"
- "Кто в проливные дни помнит свои пределы…"
- "Что я тебе скажу…"
- "Сор смести, заплатить за свет…"
- "Этот выпавший койко-день…"
- "Свои лучшие десять лет…"
- "Что-то там происходит за мутным стеклом…"
- "- Ты послушай вот, что тебе скажу…"
- "...и, как верно замечено…"
- "Что нам дано?.."
- "В этом лесу проходит граница пыли…"
- "Поименно вызываю все, что вспомнится…"
- "Нет, не уходят. Стоят за спиной…"
- "Какой-то сад, потом какой-то свод…"
- Не дальше пятого параграфа ("Снег за окном всемирный, дождь всесоюзный….")
- "Необъяснимо тихо. Скрипит коляска…"
- "Лето с сюрпризом…"
- "Жизнь была когда-то справками богата…"
- "Человек, пройдя нежилой массив…"
- "Так проступают тайные рычаги…"
- "Вместе уснём и во сне закричим…"
- "Новая вещь, собрана из тряпья…"
- Подарок ("Не швейцарский ножик с набором благ…")
- "Даже не щука, а так - белорыбица…"
- 1972 ("Одна заметная сосна…")
- "Не дается поза триумфатора…"
- "Вровень когда-то, теперь под ногами у нас…"
Источники:
- Михаил Айзенберг. Другие и прежние вещи. НЛО - М., 2000
- Михаил Айзенберг. В метре от нас. НЛО - М., 2004
Составитель: К.Корчагин
* * *
Машинописный зубовный скрежет
твой и сейчас в ушах.
Если отмерят меня, отрежут,
если и скорешат
с кем-то на какое-то время
в новые времена,
знаю, что первый свой верхний гребень
пережила волна.
Там ли я не воскресну, или
тут не совсем умру,
но никогда уже всех, кто были,
вместе не соберу.
И никогда не замкнется полный
круг за одним столом.
Мне от тебя скрип зубовный
через месяц письмом.
* * *
Нас пугают, а нам не страшно
Нас ругают, а нам не важно
Колют, а нам не больно
Гонят, а нам привольно
Что это мы за люди?
Что ж мы за перепелки?
Нам бы кричать и падать
Нам бы зубами щелкать
И в пустоте ползучей
рыться на всякий случай
* * *
Только если слезами полито,
не смывается. Так-то брат.
Да кому это я? кто это
съеден поедом так, что и сам не рад?
Если где дыра, закричит в дыру.
Он мышиные заклинает норы.
Дай-ка я, смотри, рукавом сотру
уговор недобрый и опыт скорый.
Затяну и сам заколдую круг
День потерян, и сон придушен
Дай мне право из первых рук
Не возьмем ничего, не отпустим и не нарушим
Так я тих, но и так я тих
Не повернусь ни силой и ни полсилой
Спаси и помилуй братцев моих
И меня и моих
спаси и помилуй
* * *
Кто в проливные дни помнит свои пределы?
Мыслями правит тело, горит в огне.
Пери-ангелы и человекодевы
как наяву стали являться мне.
Стол, составленный из столов.
Новые гости - здрасьте.
Полные пригоршни райских птиц. Метро на углу.
Но не уйдут, не выйдут из тайной власти -
всем под ребро загнали огненную иглу.
Облик меняется: девочка в первой паре
как выступает! Не поглядит. Но вот
клонится вниз, космы чадрой упали,
драные джинсы, и оголен живот.
Еще не сошел загар, а дождь поливает.
Старый гостиный двор.
Мерная дробь томит.
Дождь сгибает ее или истома валит?
Она молчит, ничего не хочет сказать
* * *
Что я тебе скажу
как частное лицо частному лицу -
открываешь глаза и видишь свои ладони.
Что за сон такой?
Подскажи; помоги жильцу
не поместиться в доме.
Вот он сейчас повернется к себе лицом -
где-то ему под сорок.
Что это было?
Качка, дорожный сон
в душной кабине и на плохих рессорах.
Кто это был тот, что еще вчера
в легких ходил и в добрых?
Так неопрятен вид своего добра,
что второпях бежишь от себе подобных.
Воля моя, где, - на семи ветрах
свист и высок и сладок.
Вырвется вдруг: я не червь, я не прах,
я не меченый атом в подпольных складах.
Кто разменял мне волю? Своих кругов
не узнает, ступая.
Мысль отлетает точно на пять шагов
и тычется как слепая.
* * *
Сор смести, заплатить за свет.
Три письма послать в три страны.
Все дела переделать, которых нет,
которые и нужны
лишь на время, когда в тишине повис
звук, родной одним комарам да мухам -
самый тонкий, неразличимый свист,
не улавливаемый ухом.
Замолчать. Извести. Изжить. На худой конец
завалить тряпьем.
Обмануть неслаженный писк сердец -
сокрушенье каждого о своем.
* * *
Этот выпавший койко-день
с головой в одеяле,
с расходившимися тенями:
зайцы-пальцы и волки-кукиши -
тень замахивается на тень.
Там своя война начинается.
Много зайцев убиты сразу,
и волкам не хватает рук.
Где ж тебя спрятать, любимый друг?
Как тебя уберечь от сглазу?
На скрещении сквозняков
нет, не рай. Но отдых, как сон недолгий.
Переждать, пригреться на несколько пар деньков.
Сколько духов уместится на острие иголки?
Рай-раек. Или заячий рай-беляк.
Братцы кролики и милые их сестрицы.
Пожалейте нас кто-нибудь в снежных пустых полях.
* * *
Свои лучшие десять лет
просидев на чужих чемоданах,
я успел написать ответ
без придаточных, не при дамах.
Десять лет пролежав на одной кровати,
провожая взглядом чужие спины,
я успел приготовить такое "хватит",
что наверное хватит и половины.
Говорю вам: мне ничего не надо.
Позвоночник вынете - не обрушусь.
Распадаясь скажу: провались! исчезни!
Только этот людьми заселенный ужас
не подхватит меня как отец солдата,
не заставит сердцем прижаться к бездне
Подстрочник
Что-то там происходит за мутным стеклом,
за преградой, запотевшей от моего дыхания.
Из подсобок и чуланов твоей жизни есть неизвестный ход
прямо на черную улицу.
Ты меня никогда не увидишь, потому что я статичен.
А тебе нужны движение и смена стоп-кадров,
ускорение и обрыв, и новая лента.
Нужны пульсации цветных огней,
бескровное зарево ночного праздника,
лихорадочное столкновение чувств.
Ради того, чтобы меня не видеть,
ты пойдешь на сделку с самой дурной сумятицей.
Но темный ее осадок ты так научилась взбалтывать,
что душа остается чистой.
* * *
- Ты послушай вот, что тебе скажу, -
говорит душа.
- Я который год за тобой слежу,
на счету держа
(говорит душа).
А узнала лишь, как ты плохо спишь,
как ты воду пьешь.
Ешь да пьешь, да себя казнишь.
О, господин,
не живи один -
пропадешь.
Говорю душе:
- Вон от той черты до вон той черты
никогда уже не ходить гурьбой.
Только я да ты
(говорю душе),
только мы с тобой.
Не беда, не суть, что сжимает грудь,
духотой грозя.
И хочу сказать: отпусти, забудь.
А уже нельзя.
* * *
...и, как верно замечено,
было - солнце светило, было - дождь моросил.
Так казалось всегда, что просить-то и нечего.
Вот поэтому я ничего не просил.
Выходил из гостей как в окно Подколесин.
Пахнет йодом постель, но не морем.
И попробуй сказать: всякий опыт полезен,
переложенный горем.
Перегаром шибает, гремит силомером
отдыхающий сад.
Если даже захочешь ходить за примером,
не вернешься назад.
Врассыпную с дружками в неведомом чине
на шумок, на "атас"
разбегается ночь. И по этой причине
я теперь попрошу, чтобы лампу включили,
чтобы свет не погас.
* * *
Что нам дано?
Это как сказать, что нам дано.
Угол дождя, плащевая ткань, комнатное тепло.
Кто-то сказал, что стена есть дверь. А моя стена есть окно.
И не зашторено треснувшее стекло.
Даже в него попадает последний луч,
чей-то хохот припадочный и заводной фокстрот.
Только не плачь, не плачь, умоляю тебя, не мучь.
Не говори о жизни, втиснутой между строк.
Вот подлетают голубь, ворона, грач (грач?),
чтобы отвлечь, утешить, вогнать в хандру.
Скоро покажут (только не плачь, не плачь)
облако на закате, дерево на ветру.
Как сказать: я не был причиной слез;
не восставал и не действовал заодно.
Кто-то к тебе стучался, ведь кто-то тебе принес
странную весть, что стена твоя есть окно.
* * *
В этом лесу проходит граница пыли
и разложенья, заметного на границах.
Здесь собираем ягоды ли, грибы ли
Розовый свет, единый на многих лицах.
Эта земля, свернувшаяся в калачик,
как травяной, невидимый глазу улей.
Всем голосам, всем комарам - удачи!
Сколько тоски в их ненасытном гуле.
Зелень бессмертна, и существа несметны.
Тучи поющих на тысячи безголосых.
- Не унывай, - воздух стрекочет светлый. -
Я под конец объясню тебе легкий способ.
* * *
Поименно вызываю все, что вспомнится,
все, что мы наговорили, что увидели.
И тогда-то, государыня бессонница,
замыкаются твои предохранители.
Остается только лампочка подъездная.
Все похоже на подсвеченный аквариум.
А вода какая вкусная, полезная, -
не последний таракан ее нахваливал.
До ступеньки доходя как утопающий,
у почтового задумываюсь ящика:
что готовит мне убыток наступающий?
Где случайный перевод из настоящего?
Как домой дойти без знания английского?
Ожидаются погодные условия.
И любого расстояния неблизкого
опасается подлунная Московия.
Чем бедна она, не знаю, а дорогами
разумеется богата, разумеется.
Непонятно, сколько прожил - мало, много ли?
И разобрана стоит Господня мельница.
* * *
Нет, не уходят. Стоят за спиной
мрамор холодный и хруст ледяной.
Ветер качает осину.
Голос неслышный, как будто больной,
так обращается к сыну:
"Вижу, сынок, ты опять босоног.
Что же ты будешь на свете, сынок,
делать с вещами, с врачами?
Деньги совсем измельчали.
Ты меховые ботинки сносил,
значит, за пару сапожек
сколько потребует новый Торгсин
наших серебряных ложек?
Как спеленал меня вечный покой,
больше тебе не достану
новую шапку, взамен дорогой,
той, что потеряна спьяну".
Знаю, что к этой зиме не готов.
К черному камню не видно следов.
Снежный занос не растаял.
И обмороженных белых цветов
нет, если я не оставил.
* * *
Какой-то сад, потом какой-то свод,
пустыни невещественные блики,
а дальше всё пробел, прогал, пролет...
И только ужас, ужас луноликий
как паутины втягиваю клок
на первом вдохе задохнувшись утром
И я ищу очешник, кошелек,
испорченный бинокль с перламутром.
Вещицы потемневшие, ничьи
перебираю полыми руками
И колют веки черные лучи
И черный флаг висит за облаками
Не дальше пятого параграфа
("Дао дэ цзин")
Снег за окном всемирный, дождь всесоюзный.
Плещет вода, пляшет по водостокам,
славит поход облачный, большегрузный.
Ветер восточный, а я не пленен Востоком.
Но и меня привлекает параграф пятый,
что составляет ради прямого знака
собственный строй, единственный, неразъятый:
небо, земля, собака... При чем собака?
Так иероглиф под смысловым покровом
в силах держать вещи иного плана.
Этот параграф толком не расшифрован.
Тема его подвижна, а связь туманна.
Если туман вдруг отойдет, и зримым
станет простор, станет живой картиной -
там умирает ветер, обнявшись с дымом, -
мысленный ветер гладит висок родимый.
Не говорю, что лучше по этим меркам
в лес отойти, деревом притвориться,
жить на ветру в поле с открытым верхом.
Поле, трава, дерево - все годится.
Но ни к чему эти слепые лужи.
Мрачен восток, запад едва заметен.
Я закурю, я затянусь поглубже
и, неразумный, дым отпущу на ветер.
* * *
Необъяснимо тихо. Скрипит коляска.
Вид пустыря, нет, городского сада.
Воздух бледнеет, словно уходит краска
с неба, с деревьев, с тинистого фасада.
На пустыре верткие полутени
так и танцуют, мимо скользят. "Видали?
Вот, - говорит, - бабочки прилетели,
так никогда рано не прилетали."
Ждите ответа. Здесь, как на крыше мира,
каждая фраза слишком пуста, наверно,
или темна слуху идущих мимо,
а для сидящих слишком обыкновенна.
Слишком заметны свойственные заикам
долгие паузы, слога неверный угол.
И ни степенным шагом, ни бедным шиком
не обмануть того, кто не так запуган.
Сколько усилий, чтобы стянуть магнитом
на пустыре, как в новоселье сводном,
тех, кто потом станет бесплатным гидом
и - наконец - поводырем бесплотным.
* * *
Лето с сюрпризом -
с вечным дождем или светом заочным
в облаке сизом
(сизо-молочном).
Лето впотьмах. Не особенно тучный
дачный участок.
Воздух, ползущий как пламя по сучьям.
Опыт всевластный
мелкие шрамы, знаки на коже
ставит оплошно.
Что тебе надобно? Младше (моложе)
стать невозможно.
* * *
Жизнь была когда-то справками богата.
Говорила скучно:
Не ходи туда-то.
А сама на ушко:
Там часы-кукушка.
Там кругом беда.
Taк-то, господа.
Целая квартира, как за милым сыном,
за тобой ходила,
грамоте учила:
Выбирай по силам.
Боль неизлечима.
Чтобы не могли мы
знать себя заочно,
и нога из глины,
и рука песочна.
Из цветов и веток
в поле золотом
настоящий дом
выйдет напоследок.
Я хотел не эдак.
* * *
I
Человек, пройдя нежилой массив,
замечает, что лес красив,
что по небу ходит осенний дым,
остающийся золотым.
Помелькав задумчивым грибником,
он в сырую упал траву
и с подмятым спорит воротником,
обращается к рукаву.
II
Человек куда-то в лесу прилег,
обратился в слух, превратился в куст.
На нем пристроился мотылек.
За ним сырой осторожный хруст.
Человеку снится, что он живет
как разумный камень на дне морском,
под зеленой толщей великих вод
бесконечный путь проходя ползком.
И во сне, свой каменный ход храня,
собирает тело в один комок.
У него билет выходного дня
в боковом кармане совсем промок.
* * *
Так проступают тайные рычаги
возле скулы и за углом щеки.
Вышли наружу силы, как волдыри.
Век бы не знать, что у меня внутри.
Там недород. Битва за кислород.
Реки забиты илом. Своей тропою
звери находят мель, переходят брод,
сходятся к водопою.
Зверь в глубине
скулит по своей родне.
Птице внутри жаль своего птенца.
Волки вдвоём
в логове спят своём.
Нет у детей матери и отца.
Волк озирается: кто же тут царь зверей?
Зуд поднимает шерсть,
выставляет коготь,
чтобы узнать. Чтобы скорей, скорей
горло его достать.
Сердце его потрогать.
* * *
Вместе уснём и во сне закричим.
Вместе проснёмся при полной луне.
Я холодею по ряду причин.
Большая часть остаётся во сне.
Встань между мнимых его величин -
с ним и со мной, протянувшись ко мне.
там санитарный идёт эшелон
места хватает но все заодно
слёзы о мёртвом тоска о живом
Рама скрипит, и трещит полотно.
Только под утро кончается плен.
Тусклое облако встало с колен.
Никнут кусты. Отсырела трава.
Яблоня, пряча плоды в рукаве,
ветками машет спустя рукава.
В мокрой низине, в глубокой траве
яблоки спят голова к голове.
* * *
Новая вещь, собрана из тряпья,
перелицована, шов заглажен.
Сколько ещё терпеть самого себя,
голос пустот и неглубоких скважин.
Выйдешь вперёд, скажешь своё бу-бу,
так, чтобы вдруг не повредить рассудок,
и загудит забранная в трубу
тонкая кровь, ноша сердечных сумок.
Ноша легка, стенка хрупка, хрупка.
Я подгоняю ладонью сердечный клапан.
Сколько ещё ласковым быть и слабым,
всё про себя зная наверняка.
Подарок
Не швейцарский ножик с набором благ
и не штопор за 40 марок,
не флакон размером с большой кулак -
не такой мне хорош подарок.
И не шапка, и не платок,
не коричневый локоток.
Не платок, не шапку и не чалму, -
по багдадскому плачет вору,
мне теперь и чалма не впору.
Говорю, что все это ни к чему.
Если дождь - башку накрывай ведром.
Снег пошел - засыпай под снегом.
И зовись хоть Осипом, хоть Петром.
Хоть Петром зовись, хоть Олегом.
* * *
Даже не щука, а так - белорыбица.
Острые косточки, ласковые лопатки.
Губы срисованы с лучшего образца.
Все из-под рук расползается, сыпется.
И залегли для решительной схватки
все беззащитные тени лица.
Кто понимает - бежать бы ему без оглядки.
Что же мой друг, и какая при нем голова?
Сам в ожидании стоит как трава.
Держит его натяженье стальное.
Чем все окончится? Тем, что и все остальное?
Где это мы оказались в свои с небольшим пятьдесят?
В заводях жизни, где мелкие твари скользят.
Тянется рябью почти неподвижный узор.
Это река или озеро? Водоем.
Нежные вести, рассказанные подробно,
к нам не доходят. Но пущенные в упор
всем наконечником входят под ребра -
каменным острием.
1972
Одна заметная сосна
растет у кратовского сруба -
на два ствола разделена,
как лира, выгнутая грубо.
Но в семьдесят втором году,
когда торфяники горели,
и лето плавало в чаду -
мы на деревья не смотрели.
День начинался хмур и краток,
отток затмения храня.
Не свет - один его осадок, -
остаток слепнущего дня.
За часом час почти на нет
цвета подменные сходили,
как тень перестилает свет
на запыленном негативе.
Дня словно не было. Он плыл
по вытертой ночной подкладке
и чадный воздух торопил,
с ним обмирая в лихорадке.
(Не в срок запущенный, а впрок,
но той же силой изводящей,
уже летел в почтовый ящик
повестки сизый голубок).
Казалось: обморок навечно,
и мы очнуться не должны.
Горит-чадит такая печка,
где наши планы сожжены.
Скажи, зола. (Скажи: навек).
Пошевели ее, потрогай.
Вот мы и выросли вразбег,
как ветки на сосне двурогой.
Притянут к чадному суду,
один ответ другому равен.
Кто б догадался в том году,
что началась игра без правил -
чтоб перед новым образцом,
почти впотьмах схватившись с бездной,
не провалиться в мертвый сон,
а встать на пустоте безместной.
* * *
Не дается поза триумфатора -
в тамбуре, с подарками в мешке,
с прибылью успеха глуповатого,
словно остановленный в прыжке
А к тебе по наледи перрона
тянется рассеянное воинство -
те, кого ты потерял из вида,
держатся не вместе и не врозь
Время не проходит без урона.
Брошенная армия разбита,
но ценой победы и достоинства
им случайно выжить удалось
* * *
Вровень когда-то, теперь под ногами у нас
соты-палаты как старые шахты завалены.
Сор, обживаемый мелкими тварями, -
ветхой земли нарастающий пласт.
Что же скрывается в глубине
старого места - до грунта снесенного города?
При затемнении всё очевидней вдвойне:
свет наизнанку, и прежняя метка не спорота.
Что же скрывается в глубине?
Хитрые часики ходят, цепляясь колесами.
Сонные мухи встречаются с мертвыми осами
там, в ненадежной квартире,
в ненужной стране