Анна Русс на Литературном радио.

Олег Кошевой
насрал в душевой
Пишет мальчик маленький
С кудрявой головой,
Пишет мальчик длинный
Длинною рукой,
А потом картинки
Все сняли до одной.

Помню, как сейчас,
Самый первый класс,
Похлопали, поздравили,
Вдоль стены поставили.

Ай вы мои мамочки!
Со стены глядят
Иконы в алой рамочке,
Портреты в алой рамочке
Девчонок и ребят!

Девочка с бубенчиком
Звонок давать бежит,
А мальчик под иконами
Со страха ворожит:

Рубенчик, Рубенчик!
Позвони в бубенчик!

Маратик, Маратик!
Подскажи мне, братик!

Зоечка, Зоечка!
Пусть хотя бы троечка!

Кончилось детство,
Не вышла ворожба,
Даже на том свете
Поганая судьба!
На пленке целлофановой
Нелепая рука
Скверно выводила
Старанья дурака.
Были мы маленькими
И не понимали мы,
Что герою Вале
Зачем туда давали.

Ты их уже не знаешь,
А я уже не помню,
А вспоминаю снова —
И до чего хреново!

Рубен Ибаррури
пьет водку и курит
Леня Голиков
наелся кроликов
Зина Портнова
рыжая корова
Валя Котик…

И нет пути иного.

Никогда не кончиться детству, голубому шару не сдуться,
Детство будет манить загадками и заветными звать местами,
Баба с дедой не поседеют, мама с папой не разойдутся,
И пломбир в стаканчике вафельном никогда дороже не станет.

Никогда семья и работа в перспективе не замаячат,
Никогда с одежды парадной не исчезнут банты и рюши,
Никогда не сломается кукла и не лопнет любимый мячик,
Никогда не умрет артистка, говорящая голосом Хрюши.

Будет обувь всегда на вырост, будут слезы обиды сладки,
Никогда любимого мальчика не заменит любимый мачо
..а река обретает форму безутешной плюшевой лапки
и несет в открытое море мой веселый и звонкий мячик.

Если девка вдруг да стала
Не мила для молодца,
Если так его достала,
Что убег из-под венца,
И она от одуренья
Стала голову терять,
Надо это стихтворенье
Ей почаще повторять:

«Да ты не вспоминаешь про меня, про меня,
Да на кого меня ты променял, променял,
Да!
На кого, на кого меня ты выменял,
Что в имени тебе ее,
Поди, ни ног, ни вымени,
А я тебя, хвороба, не люблю, не люблю,
А я тебя, холопа, утоплю, утоплю,
А я тебя, циклопа, усыплю, ослеплю,
На части порублю и загоню по рублю!
Ах ты, сука, сука, сука,
Ненавижу, не прощу!
Видишь, у меня базука,
Видишь, я верчу пращу!
Пиф-паф, прямо в лоб!
Ну-ка падай, остолоп!
И не такие хахали
Из-за меня поахали!
Семь-пять, вашумать,
Фигли вам меня поймать!
И не такие сопли
Из-за меня иссохли!»

Если это стихтворенье
Девке мало помогло,
Надо милому в варенье
Всыпать битое стекло.

Ничего не хочет происходить,
Человек живет, чтоб поесть, родить,
Раздавить врага, умереть, уснуть,
Ему некого обмануть.

Но читает, курит, идет в музей,
Моет руки, в гости ведет друзей,
Покупает бритву, крем обувной,
И кого-то зовет неземной.

Дальше-ближе, а ближе уже нельзя
Семеня, балансируя и скользя,
Он спешит с головой нырнуть в переход
Новый год. И не первый год.

Каждый день он трудится, каждый день
Он за что-то платит, встречает людей,
Выключает свет, и включает свет,
И опять выключает свет.

Главный день в его жизни придет тогда,
Когда он поймет, что ему всегда
Верилось, что главный день впереди,
И поймет, что он позади.

В переходах дарят и продают
Бесполезные вещи, чтоб был уют.
Человек ступает на голый лед.
Будет долгим его полет.

Граждане! Смотрите!
Я иду! В разных ботинках!
Не проходите мимо!
Опустите и с интересом
вновь поднимите взгляд!
На самом деле ботинки одинаковые,
но разного цвета.
Разные по цвету,
но одинаковые по модели.
Один черный,
другой зеленовато-коричневый.
Когда-то т. Таня
купила эти ботинки,
те, что зеленовато-коричневые,
и даже рассказала где, совсем недорого,
нашла свой редкий 35-й размер.
Я отправилась туда, но зеленовато-коричневых
моего размера уже не было,
ни в одном из магазинов сети,
и пришлось покупать черные.
И вовсе они не дешевые, кстати сказать.
А через месяц т. Таня вдруг заявила,
что ей в ее зеленовато-коричневых ботинках неудобно
и отдала их мне. С чего бы?
Я для нее — всего лишь дочь ее приятелей.
С другой стороны, у кого еще
из ее знакомых кроме меня
35-й размер?
Если бы я могла предугадать такую щедрость,
я бы ни за что не купила черные,
зеленовато-коричневые гораздо стильнее,
и, надо сказать, гораздо удобнее,
особенно это чувствуется сейчас,
когда на одной ноге черный,
а на другой зеленовато-коричневый.
Да вот, таким образом,
две пары одинаковых ботинок
разного цвета,
редкая возможность
надеть разную обувь,
но не доктор мартинс и кеду,
не домашнюю тапку и модельную туфлю,
(домашний тапок, модельный туфель),
а вот так, как я!
Я в разных ботинках!
Такое сильное чувство, страшная сила!
Во имя него одни лезут под пули,
Другие насаживают друг друга на копья,
Третьи покоряют мировые пространства,
А я вот иду в разных ботинках,
Страшная сила,
Никчемная, бесполезная сила,
Наверное, мы, люди, производим ее,
Как коровы молоко
на прокорм
Высшей Силе, создавшей нас.
Вот я и нашла смысл жизни —
Меня все устраивает.
Значит, будем страдать,
ходить в разной обуви.
Смотрите, люди!
За весь день ни одного удивленного взгляда.
Никто не опустил глаз.
Все смотрят только на лицо,
прекрасное печальной бесполезной красотой,
с печальными такими,
под тяжестью обретенного смысла
черновато-зелеными
почти одинаковыми
глазами

Мой любимый давеча
Крепко надрался-нарезался-накачался,
Подрался
И попал под машину, словом,
Безвременно, скоропостижно скончался.

Он уже за две недели до этого
Был какой-то нечеткий,
То перечитывал Чонкина,
То хлопал за чаркой чарку,
Короче, кирял по черному,
Но теперь он уже никогда не полезет в печенки,
Не скажет хочу печенки,
Не отрастит себе челку,
Не передаст мочалку.

И снится мне ночью, будто сидит он в кресле-качалке,
И говорит смотри, что я тут сочинил на мотив армейской кричалки:

«Я попал под иномарку,
Я попал под жигули,

Годы прожиты насмарку,
Гоп-ля-ля, хали-гали,

А я маленький такой,
Отправляюсь на покой,

А я маленький такой,
Я хорошенький такой..»

А я по затылку глажу его,
Как из советских фильмов училка,
И говорю а в целом ты был неплохой мальчонка,
А он говорит хоть ты-то по мне скучала?
И что мне ему сказать —
Что в конечном счете
Так даже лучше,
Что будет теперь, куда относить цветочки,
Что можно теперь безнаказанно о нем рассказывать дочке?

И я отвечаю —
Все это так печально,
Но, в общем-то, было в тебе заложено изначально.
И целую его между носом и подбородком
На прощание,
Крепко и тщательно,
И окончательно
Просыпаюсь,
усердно, как ложкой об ложку,
Предсердиями стуча.

Запоминай — приветствие руки,
стакана путь ко рту, его смятенье,
яремной содроганье впалой тенью.
Запоминай любые пустяки,
любую мелочь. Скажется потом
восстановить из буфера обмена
да так, что все свернется внутривенно
застынет и закрутится винтом
мгновенно.
Был четырежды роддом.
В три с половиной года перелом
бедра, лангетка, чертик из системы
(деталь для полного раскрытья темы)
тяжелый случай. Скажется потом.

Сегодня — все. А завтра — ничего.
Ты слышишь? То-то. Дай себе команду
не расслабляться. Повторяй, как мантру:
«Сегодня все а завтра ничего».

Сегодня все, а завтра — слава богу! —
Все будет — стук граненого стекла,
дым коромыслом, гам на всю берлогу.
И ничего не будет. Усекла?
Поэтому не пыжься, не гони,
не заводись, не балуйся. Так надо —
божись, что с понедельника — ни-ни!
Ты рада? Нет, ты, правда, очень рада!

Шестую он как третью тянет за —
Не против? Нет? Тогда на тормоза
не жми. Однако техникою сирой
лицо — на нуль-дистанции — фиксируй.

Ни в коем случае не закрывай глаза.

Это пространство лучше, чем время, лечит,
Ночь распустилась старыми злыми снами,
Все, что случалось в книжках, случится с нами
В городе, где забывают быстрей и легче.
Голая правда в каждой твоей гримаске,
Все, что поддельно, липово, понарошку,
К полночи станет тыквой. Сквозь щели маски
Жизнь из меня выходит. Подставь ей ножку.



Карта пестрит знакомыми именами,
Перебираешь явки, станции, адреса
«Все, что случалось в книжках, случится с нами»

— Город, а почему у тебя такие большие глаза?
(Дом за спиною. Ты ничего не теряешь.
Чувствуешь сквозь карман брелок на родном ключе?)
— Это чтоб лучше видеть, как ты ныряешь
В серые воды перрона с сумкою на плече.

Здесь убирают снег, прикрывают следы разрухи,
Улицы радуют глаз позитивным видом
— Город, а почему у тебя такие горячие руки?
— Чтобы покрепче обнять тебя, Мартин Иден.

Здесь собрались, как нарочно, одни человеколюбы,
Все в постоянном движении, не допускает пауз
— Город, а почему у тебя такие жадные губы?
— Разве тебе не нравится, Доктор Фауст?
Homo Reflectus зашит и готов на вынос,
Детство вернулось, не рыпайся, сделай милость!
Ты же хотел, чтоб время остановилось?
Радуйся, деточка, время остановилось!

(Надо спешить, пока не пришли лесорубы!)

Тучи сгустились, тебе не попасть в грозу бы!
Ты далеко пойдешь! Ты будешь счастлив здесь!
Ну же, скорее, сделай полшага!
Есть!!!

— Город, а почему у тебя такие страшные…



…Память ремня натирает детские плечи
Может, наездились? Хватит уже экзотик?
«Это пространство лучше, чем время лечит»
Просто попробуй. Это не страшно, котик.

Ты ж не поверил, смышленый, серому волку,
Будто на свете бывают пути короче.
Проще куда уж — с вечера лечь на полку
И «возьми-парень» разбудит к исходу ночи.

В город, который не помнит своих трамваев,
Звездам сосет, ублюдков журит за шалость,
Ты возвратишься. Жаль, но так не бывает,
Чтобы сюда хоть что-то не возвращалось.

Номер столичный вставляй, пополняй кредиты,
Карту на пять не бери, обойдись одною.
Сумку сквозь турникет протолкни сердито.
Город всеядный сладкой течет слюною.
Здравствуй, МОСКВА.
Приятного аппетита :))